Рассказ о юном разведчике, одессите Саше Бондарчуке, волею войны оказавшимся в Севастополе, из сборника "Им не вручали повесток..." Ивана Мельникова, автора таких известных книг как "Дети - герои", "Пока бьется сердце" и других. В него вошли рассказы и повести о малоизвестных юных героях Севастополя и Крыма, которые в годы Великой Отечественной войны ценой собственной жизни отстаивали каждую пядь родной земли.

СЫН ПОЛКА

1. "НИЧЕЙНЫЙ"

Узкую проселочную дорогу с обеих сторон обступали деревья, большинство из них — акации и бересты. Если бы не кусты орешника, что росли между деревьями, то лесополоса была бы совсем редкой. Обочиной этой лесополосы шел мальчик лет четырнадцати от роду — исхудалый и чумазый. Шел медленно, изредка поглядывая на большие отцовские ботинки с ту­пыми накладными носками. За спиной осталась Одесса, наполненная гулом, взрывами и стрельбой фашистских самолетов. Если очень прислушаться, то можно было уло­вить неясный шум, который до­летал и сюда, на дальнюю окраину города. А если не прислушивать­ся, то все было тут, как и когда- то: степь, что переходила в зеленую долину, которую перерезала речка, стрекот кузнечиков, веселое цвирканье полевых воробьев и воздух, наполненный запахом трав. Никак не верилось, что за спиной война.

Совсем недавно они приезжали в эти места вчетвером: отец, мать, брат Юра и он. Наперегонки с братом пускался он по этой самой дороге, а мама покрикивала сзади: "Саша, гляди под ноги — лоб расшибешь!" Она всегда оберегала, жалела его, а он обижался, что считала его маленьким.

В первый же день войны отец ушел на фронт. Дрался под Ленинградом. И вот второй месяц не было вестей. А неделю тому назад... Да что вспоминать... В одном он виноват: надо было маму с собой забрать. В то утро мама очень просила его не ходить на рыбалку: "Город все время бомбят, сынок". А он не послушался — пошел. Не будут же фрицы каждый день бомбы в бухту кидать: делать им нечего, что ли? А если выбраться к пляжу, то даже интересно: точно видно, где какая бомба упадет. Если брошена над головой, смело гляди на поплавок — упадет далеко в стороне, так что не очень страшно. В случае чего и нырнуть можно — на глубине осколки не достанут. Выходит, безопасней всего идти к морю. Он так и сказал маме:

• — Пойдем со мной, мама, сама все увидишь.
• — Ты ошалел, что ли? — взмахнула она руками.

И он ушел один. А когда вечером вернулся — на месте его дома зияла огромная воронка; вокруг были разбросаны битые кирпичи, металлические балки, обломки досок, остатки обгоревшей мебели. И никого ... ни мамы, ни брата... Как он очутился здесь, уже не помнит. Одно было в голове — быстрее убежать от увиденного, и он бежал, бежал, бежал...

"Куда же теперь идти, куда?" — остановившись, мысленно спросил себя Саша и не нашел ответа. Почувствовав, что устал, прилег у края лесополосы. Над ним опрокинулось огромное голубое небо, в нем летела стая журавлей. Строго выдерживая дистанцию, черный живой треугольник сделал плавный крут над Одессой и устремился в сторону Дуная, к Измаилу. И Саша подумал: "А может и ему махнуть вдоль реки до Днестровского лимана, а там к тетке в Измаил."

В мае он гостил у нее, часто ходил в армейский клуб смотреть кинофильм о своем любимом герое Чапаеве. Молодой, веселый старшина Ревякин всегда пропускал его в первый ряд. Это он из-за тети, наверное, она у них там лекции читала. А может, вообще старшина такой добрый человек.

Резко захлопали зенитки, и небо запятналось белыми разрывами снарядов. Саша привстал, огляделся. Из-за серых, набухших влагой облаков вынырнули два "мессершмитта" и пошли в "пике" на военную полуторку, мчавшуюся на большой скорости по дороге. Шофер, очевидно, заметил самолеты и круто свернул влево, прямо к лесополосе. Но было поздно: с самолета упали одна за другой две бомбы, и в метрах сорока от машины взметнулись два черных фонтана земли. Машина повалилась на бок. "Мессершмитты" сделали два широких круга и полетели прочь. Саша кинулся к машине, но не добежал: из кузова посыпались какие-то диски и, набирая скорость, покатились вниз, тонко позвякивая. Саша быстро переполз тропинку и ловкими движениями рук начал тормозить бегущие жестяные банки, громко приговаривая:

• — Раз, два, три... — коробки послушно ложились на бок, стопка их росла и росла. Он уже догадался, что это были коробки с кинофильмами. Но через час майор Н. В. Богданов передумал и в тот же вечер Саша Бондарчук был зачислен сыном 265-го корпусного полка 25-й Чапаевской дивизии.
• —

ПЕРВАЯ РАЗВЕДКА

Шел шестидесятый день обороны Одессы. На юго-западном крыле ее стойко сражалась 25-я Чапаевская дивизия, а в соседстве с пехотинцами — 265-й артполк майора Богданова. Командующий 4-й румынской армией генерал Н. Чуперка вводил в бой все новые подразделения именно на этом направлении, стремясь захватить Одессу. Однако все атаки противника бог- дановцы отбили. И тогда против них, где-то на правом берегу Днестра, были установлены два фашистских артдивизиона, которые периодически обстреливали богдановцев.

Так и не удалось Саше посмотреть фильм о Чапаеве. В тот вечер, когда они с Ревякиным приехали в полк, трижды поднимали артиллеристов по тревоге. И следующая неделя ушла на противоборство с батареями гитлеровцев. Дважды полковые разведчики уходили в тыл врага, дважды брали "языка", но определить местонахождение артдивизионов не удалось.

Как-то раз вместе со старшиной Ревякиным Саша был гостем полковых разведчиков и слушал их рассказы, от которых просто дух захватывало. Прервал рассказ на самом интересном месте во­шедший в землянку заместитель командира полка Сергей Егорович Матросов.

• — Завезенный вчера боеприпас был утром взорван огнем вражеских пушек, — сердито сказал с порога капитан Матросов. — А эти снаряды, между прочим, доставляются нам морем, из Новороссийска. Пушки врага должны быть обнаружены! Нам вот так нужны разведданные, — он ребром ладони провел по горлу. — И мы надеемся на вас, товарищи разведчики. Думайте!

Когда Матросов вышел из землянки, Саша, соскочив с табуретки, быстро юркнул за ним.

• — Товарищ капитан, — запыхавшись, сходу начал мальчишка, как только поравнялся с Матросовым, — разрешите и мне с ними.
• — Это еще зачем? — удивился Сергей Егорович.
• — Мне там все места знакомы. Мы с папой всё Надднестровье облазили: и рыбалили, и охотились там. А в камышах без провожатого хуже, чем в джунглях — засосет трясина, и будешь раков кормить.
• — Это верно, без проводника плохо, — Матросов задумался, потом сказал: — Вот что, курносый, я поговорю с командиром, надеюсь, он отпустит тебя, но не дальше, чем до того берега. Согласен?
• — Так точно, согласен! — Саша четко стукнул каблуками, быстро повернулся и, сияя улыбкой, побежал в землянку разведчиков.

...Мягко позвякивали уключины, и также мягко, без единого всплеска, ложились на воду весла. Саша до боли в глазах напрягал зрение, всматривался в темноту. Вот-вот должны показаться два островка, а от них до берега рукой подать. Только бы в темноте найти ему заводь "деда Степана", ласкового, приветливого старика, с которым они не раз рыбачили. Больше всего ловилось рыбы в этой заводи. Мама и нарекла это место "Заводью деда Степана".

Впереди испуганно закричала кряква и, всплеснув крыльями, с шумом пронеслась над разведчиками. Сержант Егоров поднял над водой весла: было совсем тихо, слышался только негромкий говор лимана. Затем также тихо Егоров погрузил весла в воду, и лодка снова стала набирать скорость.

• — Есть! — прошептал Саша, указывая на островки.
• — Мирово! — ответил сержант. Это у него было наивысшей похвалой. А когда Саша точно вышел к заводи "деда Степана", то сержант в знак благодарности подарил ему складной охотничий нож — предмет зависти всех однополчан. Затем он наказал Саше отплыть до островков, запрятать лодку и отсыпаться до утра. Если их не будет на рассвете, то ждать до наступления темноты. Оставив мальчишке бинокль и сухой паек, разведчики свернули вправо и скрылись в ивовых зарослях.

Саша причалил к одному из островков, где росли толстостволые вербы, спрятал в камышах лодку и, разместившись у вербы, попытался уснуть, как советовал сержант, но не смог. Его первая разведка — разве тут уснешь?! Пусть сам он не увидит эти фашистские пушки, пусть сделают это разведчики, но в их подвиге будет частица и его труда. Вон сержант как высоко оценил его работу — "Мирово!". И подарил за это нож. У Саши никогда не было такого — настоящий кинжал.

Саша раскрыл нож и взмахом руки, словно саблей, пересек одну, потом другую лозины. Затем спрятал нож в карман, повозился, поворочался с боку на бок и задремал.

Очнулся он от холода. Да, плохо греет его лыжная куртка, скорее бы уже старшина подобрал ему армейскую форму. Интересно, как он будет тогда выглядеть.

Мальчишка поднялся, вытер носки отцовских ботинок и хотел было пройтись строевым шагом по поляне, но посмотрел на восток и замер — алым цветом во всю пылала заря, а над лиманом рассеивалась дымка, и быстро наступал рассвет. "Вот, болван, проспал рассвет, проспал! Его же ждут там!" Саша стремительно бросился к лодке и быстро поплыл к берегу. Но сколько ни свистел птицей-камышевкой, никто не откликнулся. У берега больше нечего было делать, и он, опустив голову, нехотя поплыл назад, снова причалил к островку, влез на одну из высоких верб, где было много вороньих гнезд, примостился на седловину ствола и, приложив бинокль к глазам, стал наблюдать за берегом, куда должны подойти разведчики. Но берег по-прежнему оставался пустым и молчаливым. Саша повернул голову в левую сторону, где был дом деда Степана, и в испуге прикусил себе губу: во дворе стояли три. мотоцикла, а рядом прохаживались двое патрульных с автоматами наперевес.

Вот из дома вышел старик и проводил до мотоцикла какого-то человека в штатском. Патрульные тоже сели на мотоциклы. "Что же это? Немцам, что-ли продался дед Степан?" — горестно подумал мальчик. Дед ушел за дом. Саша продолжал внимательно смотреть, но во дворе больше никто не появился. А через час совсем рядом раздался грохот вражеских батарей. Забравшись на самую макушку вербы, забыв об опасности, об осторожности, он весь превратился в зрение. В трехстах метрах от дома деда Степана, с поляны закрытой камышами, стреляли вражеские пушки. По вспышкам и выбухам мальчик насчитал двенадцать орудий. "Мирово!" — про себя воскликнул Саша и тут же глянул направо, где должны были появиться разведчики, но на берегу по-прежнему никого не было. Наверное, слишком далеко ушли, может, и не слышат пальбы, и значит, он один определил расположение батарей? Он вернется в полк, и майор Богданов позовет его и скажет:

— Доложите, боец Бондарчук, сколько пушек видели, какого они калибра, где установлены, много ли артиллеристов их обслуживает? И он ответит. А что он ответит? Ему еще много надо выяснить. Пришли бы разведчики, он все им показал бы, но их все нет и нет.

Время текло долго и томительно. За день вражеские орудия несколько раз открывали огонь. И только один раз над головой мальчишки пролетели наши снаряды. Они разорвались далеко от берега за домом деда Степана. "Была бы рация, мог бы подсказать, где фашистские батареи", — с досадой подумал мальчишка.

С наступлением сумерек Саша снова подплыл к берегу, дважды просвистел камышовкой, но ответа не было. А вдруг разведчиков схватили фашисты, пытают их там, а он здесь сидит и ничем не может помочь. Надо пойти по их следу, разузнать все, иначе что он скажет Богданову? Но ему приказано было быть здесь и ждать. А если он уйдет и разминется с ними, а товарищи вернутся и попадут в лапы фашистов. Нет, он должен ждать. Пусть двое, трое суток, но ждать именно здесь. Разведчики придут. Обязательно придут! Надо ждать! Ждать!

Но и на следующее утро разведчики не пришли к берегу лимана. Саша, чуть не плача от досады, снова забрался на свою вербу и стал наблюдать за домом деда Степана. Точь-в-точь повторилось вчерашнее. И мальчик принял решение. Как только уехали гитлеровцы, и прогремел первый выстрел орудий, он слез с вербы, тихо приплыл к берегу и пошел к дому старика.

Дед Степан сидел в сенцах и неторопливо плел из красной лозы вершу для ловли рыб. Увидев Сашу, он совсем не удивился, спокойно поздоровался, словно расстались они только вчера и сегодняшняя их встреча вполне закономерна. Едва ответив на приветствие деда, Саша заглянул в комнату.

• — Там господин офицер квартирует, — пояснил дед Степан, откладывая плетенку в сторону.
• — Ага, офицер! — сердито сказал мальчик. — Так, может, скажете, дед Степан, сколько вам платят за службу?
• — Ах, ты вон о чем, — и дед Степан снова принялся за свою вершу, затем испытующе посмотрел на мальчишку и сердито буркнул: — Много заплатили, много. В августе на сына похоронку получил. А намедни двоих внуков в Германию угнали. Сам вот, в лакеях хожу — чем не честь?! И все думаю, чем заплатить за эту честь, за сына да за внуков...
• — Так, значит, вы не с ними? — в голосе Саши прозвучала неподдельная радость, он сразу поверил деду Степану, поверил так, как можно верить близкому человеку, и на откровенность ответил откровенностью. — Если так, дед Степан, то есть чем заплатить, очень даже есть чем! Я оттуда, — Саша большим пальцем показал в сторону Одессы. — И друзья у меня тут, на этом берегу, разведчики. Нам надо узнать про их батареи. Во как надо! — и Саша ребром ладони провел по шее, как это делал капитан Матросов.
• — Понятно. Говоришь, батареи ихние нужны? Так, так... — дед Степан задумался, раскачивая ногой свою плетенку. Потом, глубоко вздохнув, погладил седую бороду, оказал: — Тут их батарея, тут. Аж два дивизиона! Как это... По шахматному ряду выстроились. Один прямо в камышах, а другой с ихнего левого крыла. Кажись, 190-го калибру будут.
• — А прислуги, сколько прислуги при них?
• — Вот этого не знаю. Поживи денька два у меня заместо внука и, возможно, узнаешь. Ну, а я, конечно, тебе помогу.
• — Спасибо, дедушка. Вы простите, что плохо подумал. Я ведь уже два дня здесь наблюдаю, у заводи "деда Степана".
• — Ну и зря, зашел бы сразу, а то — в Иуды записал. Вот пожалуюсь матери, всыплет тебе по одному месту. Ведь со дня рождения твоего мы с ней приятелями были. Кстати, как она там?
• — Нету ее... фашистская бомба прямо на дом... И маму, и брата...

Подбородок мальчишки задрожал, по щекам побежали слезы.

Звонко шмыгнув носом, Саша рукавом куртки вытер щеки.

Дед Степан как-то еще больше ссутулился и выронил вершу. Затем поднялся, сильно пихнул плетенку ногой и зашел на кухню. Но вскоре снова вышел, сказал дрожащим голосом:

• — Заходи, Сашок, ушицы отведаешь. А потом уходи к своему месту, к утру я принесу тебе все. Раз уж так вышло — принесу! А тебе не надо руки об них марать, не надо, сынок.

...Тяжела была эта ночь для Саши. Несколько раз ночью вскакивал на ноги, вглядывался в берег, прислушивался: не идут ли разведчики? Но берег был молчаливым и загадочным.

Чуть забрезжил рассвет, и Саша поплыл к заводи "деда Степана". Тихо, очень тихо раздвигал руками камыши, подтягивался за стебли и так продвигался к берегу. Метрах в трех остановился и стал вслушиваться. Кажется, никого. Но нет, вот слышны чьи-то грузные, тяжелые шаги. Все ближе, ближе. Саша раскрыл нож и приготовился к схватке, но услышал покашливание деда Степана и опустил нож на дно лодки.

• — Ты тут, Сашок? — спросил старик, снимая с плеча плетенку.
• — Тут я, деда, тут, — ответил мальчик, подплывая к берегу.
• — Возьми вершу — это моя последняя. В ней все, что тебе нужно. С наступлением ночи плыви к нашим, — и старик бросил на дно лодки конусообразную корзину, наполненную какими-то вещами, среди которых Саша мельком увидел офицерскую планшетку. Мальчик легко выпрыгнул из лодки, прижался к дедушке и шепнул:
• — До свидания, деда Степа!
• — Прощевай, сынок, прощевай и скорее уходи, скорее, — старик обнял Сашу и поцеловал в щеку. — В камышах я приготовил лодку. Поплыву за тобой...

Он хотел сказать что-то еще, но к заводи донесся лай собак и топот тяжелых кованых сапог. Вскоре фашисты появились из-за кустов сирени и шаг за шагом продвигались все ближе и ближе, поспешая за бегом собак. И только сейчас Саша заметил, как дед Степан из-под полы плаща достал автомат.

• — Давай ко мне, деда! — предложил мальчик старику, но тот торопливо махнул рукой, дескать, уже поздно, и скорее приказал, чем попросил:
• — Уходи, я прикрою! Это они мне за офицера. Я его порешил! Уходи, сейчас же уходи!

Дед Степан прилег за большой корень сваленной вербы и открыл огонь из автомата, приговаривая: "Это вам за сына! За внуков, проклятые!". Передний гитлеровец упал навзничь, и его рогатая каска покатилась к заводи "Деда Степана". Двое остальных солдат залегли, открыв огонь по старику. Саша, не замеченный фашистами, со всей силы нажимал на весла, быстро приближаясь к своему укрытию. Он неустанно вслушивался в перестрелку на берегу и сейчас, как заклинание, произносил одно только слово: "Деда! Деда! Деда!", хотя интуитивно понимал, что деду Степану не уйти от мести за убитого им немецкого офицера. Как это сделал дед Степан и когда, он не мог знать, но понимал, что планшетка и пистолет гитлеровца не сами по себе дались ему в руки...

Добравшись до своего островка, Саша быстро влез на дерево и стал вслушиваться в перестрелку, но стрельба вмиг оборвалась. Затем раздались еще два одиночных выстрела, и все затихло, "Деда! Деда!" — надрывно произнес мальчик; тяжелое предчувствие конца близкого ему человека сжимало его сердце. Слезы покатились сами по себе, и он даже не пытался их унять.

Изо всех сил вцепившись в ветку вербы, Саша едва удерживал рвущийся наружу крик. А когда справился с собой и взглянул на дом деда Степана, то увидел, что солдаты вынесли труп офицера, уложили его на машину с опущенными бортами и куда-то увезли. А затем несколько солдат подошли с канистрами, суетливо облили дом бензином и подожгли его. Черный шлейф дыма потянулся к заводи "Деда Степана", к островку, где прятался юный разведчик.

В плетенке деда Степана Саша доставил командованию офицерский мундир, пистолет в кобуре, планшетку с картой дислокации двух артдивизионов, списочный состав дивизиона и ряд секретных приказов по части.

Утром богдановцы нанесли сокрушительный удар по вражеским пушкам. Эти залпы были прощальным салютом деду Степану и разведчикам, которые напоролись на засаду и были в упор расстреляны гитлеровцами.

С того памятного дня, когда Саша один доставил сведения командованию о вражеских артдивизионах, его охотнее стали отпускать в тыл врага с разведчиками. И каждый раз юный разведчик проявлял изобретательность и находчивость в сборе сведений о скоплениях вражеских войск, размещенных вблизи Одессы. За свою первую разведку и за доставку других ценных разведданных Саша Бондарчук был награжден орденом Красной Звезды. А вскоре 265-й артполк был переброшен в Крым на защиту Севастополя.

ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ "ДОРЫ"

Твердыми, загрубелыми пальцами полковник Богданов прикрутил гвардейский значок к морскому кителю Саши Бондарчука рядом с боевым орденом. Саша стоял неподвижно и только морщил нос от резко пахнущих духов, вылитых старшиной Ревякиным на его голову по такому торжественному случаю.

• — А ну, повернись, — шутливо скомандовал полковник Саше и отошел в дальний угол своего КП.

     — Теперь настоящий гвардеец, по­здравляю!

• — Спасибо, дядя Коля!
• — Отставить! Как положено отвечать сыну 18-го гвардейского Краснознаменного полка?

Саша вытянулся по стойке "смирно", приложил руку к бескозырке и щелкнул каблуками флотских ботинок.

• — Служу Советскому Союзу! — четко произнес он и застыл с раскрытым ртом.

На КП комполка зашел командующий Отдельной Приморской армией генерал И. Е. Петров. Саша шагнул за занавес, прикрывающей вход в КП, и остановился на первой ступеньке, ведущей наверх лестницы.

• — Садись, Николай Васильевич, я ненадолго, — услышал он голос генерала. — Как чувствуете себя в новом гвардейском звании?
• — Будем драться, как и прежде, нет, еще лучше будем драться.
• — Это правильно. Силу ваших ударов враг ощутил не только под Одессой, но и здесь, в Севастополе. Артиллеристы вообще отлично воюют. Недаром командующий оккупационной армией в Крыму генерал Манштейн утроил число своих пушек, нацеленных на Севастополь. Никогда еще в истории войн не было такой концентрации пушечных стволов на один квадратный километр, как здесь, у нас. И какие орудия! Среди гаубиц и мортир 305, 350, 420 и даже 610-ти миллиметровые пушки. И не только эти... Давайте, Николай Васильевич, совершим небольшой экскурс в историю немецкой фортификации. Это необходимо, чтобы вам яснее было сообщение, которое и составляет цель моего к вам визита.

Услышав последние слова генерала, Саша весь обратился в слух.

И хотя не все понял из того, что говорил И. Е. Петров, общее представление составил. Говорил генерал о том, что в последние дни гитлеровцы начали обстрел Севастополя снарядами огромной разрушительной силы. Один из таких снарядов упал в районе 30-й батареи и не взорвался. Его измерили, калибр снаряда — 807 миллиметров. Некоторые специалисты высказались, что таких пушек нет. Это, дескать, за пределами технических возможностей ствольной артиллерии. Но снаряд существует, и от этого факта никуда не уйдешь. Здесь не лишне вспомнить о "Большой Берте", из которой немцы в годы первой мировой войны обстреливали Париж с расстояния в сто двадцать километров.

Недавно стало известно, что, готовясь ко второй мировой войне, Гитлер поручил руководителю группы конструкторов фирмы Круппа профессору Эриху Мюллеру создать новую сверхпушку типа "Большой Берты". Такое орудие было создано, назвали его "Дорой", по имени жены конструктора. В 1940 году в ста двадцати километрах от Берлина, на полигоне Хиллерслебен, было проведено испытание "Доры": Ее снаряды пробивали семиметровые бетонные стены и бронеплиты толщиной в один метр.

• — «Эту пушку гитлеровцы готовили для разрешения укреплений линии Мажино», — говорил генерал. — Но Франция была оккупирована в обход линии Мажино, с территории Бельгии, и пушка оказалась не у дел. Вероятно, теперь "Дора" где-то на дальних подступах к Севастополю. Но где? Откуда она посылает семитонные снаряды на Севастополь? Ее надо найти и обезвредить. Я хочу, чтобы ваши разведчики занялись поиском "Доры". В Одессе вы раскрыли не один секрет. Надеемся и сейчас на вас.
• — Будем стараться, товарищ командующий, — ответил Богданов.

Генерал простился и вышел. Саша успел отпрянуть в едва освещенный угол лестницы и остался незамеченным. Но тотчас же полковник Богданов приказал ему войти. Голос у полковника был суровый, и Саша переступил порог с опущенной головой.

• — Разве так себя ведут гвардейцы? — сердито спросил Богданов.
• —Товарищ полковник, гвардейцы себя так тоже ведут, — вскинул голову Саша.
• — Это по каким же правилам?
• — По правилам разведки. Ведь вы сейчас будете вызывать разведчиков.
• — Буду.
• — А я тоже разведчик и первым узнать, первым услышать о фашистских секретах — дело чести разведчика.
• — Считай, что оправдался, — усмехнулся Богданов, восхищаясь находчивостью мальчика.
      — Иди и позови ко мне всех разведчиков, в том числе и твоего друга старшину Ревякина.
• — Есть пригласить всех разведчиков, — козырнул Саша, круто повернулся и спустился в переходную траншею, ведущую к землянке разведчиков.

... Развернув карту железнодорожных путей, полковник Богданов сидел за столом и внимательно перечитывал донесения разведчиков. В радиусе тридцати километров проверены все железнодорожные пути, все ответвления, уходящие в тупики, а следов "Доры" не обнаружено. В том, что мортира установлена на железнодорожной колее, Богданов не сомневался. Профессор Мюллер, большой специалист по конструкции именно таких пушек, к тому же следует учесть ее гигантский вес: она может передвигаться только по рельсам. Так куда же запрятал пушку Манштейн? Почему-то Богданов особенно пристально вглядывался в Бахчисарайский железнодорожный узел. Там усилена охрана, там он потерял уже четверых разведчиков.

Полковник поднялся, стиснул руки за спиной, устало зашагал — два шага вперед, два шага обратно, к столу. Послать Сашу? Каждый раз он удерживал мальчишку от особо рискованных заданий. Оберегал как сына. Он чем-то и впрямь похож на его сына Борю. Но сейчас... На секунду Николай Васильевич представил себе Сашины глаза — серые, искренние. В них готовность выполнить любой приказ. Имеет ли он право посылать мальчишку в самое пекло? Но есть ли другой выход? Ведь там, где взрослому не пройти незамеченным, маленький проскользнет. И будь здесь Боря, его сын, он без колебаний послал бы его на это ответственное задание. И все же, после совещания, надо поговорить с Ревякиным: мальчик очень привязан к нему.

... Дверь у входа в землянку хлопнула.

• — Гвардии рядовой Александр Бондарчук по-вашему приказанию прибыл, — бойко отрапортовал мальчишка.

Полковник поднял голову: "Гвардии рядовой?!" Да, конечно, гвардии рядовой. И хотя недавно Саше исполнилось только четырнадцать, — он уже боец, солдат 18-го гвардейского Краснознаменного артполка... Такому можно смело поручить самое трудное.

Богданов говорил коротко, сдержанно. И только когда Саша уже собрался уходить, прижал его к себе и сказал:

• — Это особое задание, Сашок, может быть самое опасное, но я верю — справишься. Я буду ждать тебя, как сына. Возвращайся.
• — Будет выполнено, товарищ командир! — сдерживая волнение, ответил Саша. — Ящерицей проползу, но найду их "Дору". И вернусь, вот увидите, вернусь.

... Оборванный чумазый мальчишка шел по узким улицам Бахчисарая. С задорным видом проходил он мимо патрулей, не забывая каждому прокричать: "Гутен морген, герр офицер!". Беззаботно насвистывая "яблочко", Саша переходил с одной улицы на другую, взбирался на горку, откуда можно было многое охватить цепким взглядом. Он замечал все — зенитки под маскировочными сетками, пулеметные гнезда, минометные батареи, расположенные на окраине города и в придорожных рвах. Все это он видел, пересчитывал, запоминал. И только каких-либо признаков "Доры" не находил. Он продолжая искать. Твердил про себя: "Ствол — тридцать метров, высота — трехэтажный дом. Так где же может спрятаться такая махина в небольшом одноэтажном Бахчисарае?"

Саша уже отвык от отцовских ботинок, которые что-то отяжелели после Одессы, но был доволен, что сохранил и ботинки, и свой лыжный костюм. Теперь пригодились. Он ничем не отличался от десятков таких же, как он, мальчишек. А ему и надо быть таким, как другие, ничем не выделяться. И так уже утром безбровый, с широким шрамом на шее эсэсовский майор пристально всматривался в него, и по-русски, черт, хорошо говорит. А может он ко всем присматривается? Спросил: "Кто, откуда?" Саша ответил, что идет к себе в Дуванкой, село недалеко от Бахчисарая.

Саша пересек долину, забрался на пригорок, чтобы малость передохнуть в низкорослых дубках. Теперь он пойдет в село Дуванкой, как и сказал эсэсовцу. Отдохнув, мальчик снова спустился в долину и уже хотел было шагнуть в кустарник, как почувствовал, что нога провалилась и наткнулась на что-то жесткое. Он раскидал искусно сложенный дерн... и надо же такое — рельс зачем-то спрятали. Стоп! А может, это та самая железнодорожная ветка, которую так упорно искали разведчики? Надо выбраться вон на ту ближнюю высоту и проследить, куда может вести спрятанная в землю колея. Взбирался тихо, осторожно. Потом оглянулся и.… чуть не вскрикнул, увидев огромный, словно заводская труба, зеленовато- черный ствол орудия. Под нависшими маскировочными сетями, по трем колеям гигантская пушка выползла из ущелья, с тупым оглушительным ревом выплеснула смерч огня, и большущий снаряд с шипящим лаем полетел к Севастополю. Минут через десять был дан второй выстрел, и пушка снова откатилась назад под искусственный холм у края горы.

— Это твои последние рычания, "Дора", — прошептал Саша и крадущейся походкой стал выбираться на запыленную проселочную дорогу. "А может, лучше по обочине, среди кустов, — подумал он. — Нет, нельзя, больше будет подозрений". И он шагнул прямо на дорогу, ведущую в село. Он был уже на околице села, когда взвыла сирена. Суетливо забегали солдаты, рассыпаясь среди цветущих яблонь и уползая в траншеи. Мимо мальчишки с оглушительным треском проскочили три мотоцикла. "Что могло случиться? Может, его засекли? Нет... Только не бежать, идти прямо, идти в сторону Бахчисарая. Мимо идущего навстречу патруля. "Бах, бах, бах, бах!" — раздалось за спиной у Саши, и он обернулся. С вершины того холма, на который он взбирался, забили зенитные батареи. Высоко в небе сухо захлопали разрывы снарядов, над ними Саша увидел два наших самолета, удаляющихся в сторону Севастополя. Зенитки били и с другой стороны, с той горки, где была спрятана "Дора". Да их тут натыкано, что иголок в ежике! Здорово же оберегают свою "Дору"! Ничего, он их тоже запомнит. Только надо пересчитать, как тогда, у хаты деда Степана. Вот разминется с патрулем и подсчитает по вспышкам.

• — Гутен абен, герр офицер! — громко произнес он и обомлел: похлестывая стеком по голенищу, перед ним стоял тот самый безбровый офицер СС, с синим шрамом на шее.
• — Ха-ха! Старый знакомый убегает из дома, — ощерился эсэсовец, — мама будет плакать по такой непослушный мальшик. — Затем уже по-немецки приказал солдатам: "Взять его!"

... Допрашивали Сашу всю ночь. Он молчал.

• — Ты есть партизан! — орал гестаповец.
• — Говори задание, говори, не молчать, слышишь?!

Саша молчал. Его били, били нещадно, до потери сознания. Приводили в чувство и снова требовали признания, снова избивали плетками и резиновыми дубинками. И мальчишка вновь падал в беспамятстве.

Уже на рассвете гестаповец распорядился бросить мальчика в камеру, вечером допрос будет продолжен.

Полулежа на прелой соломе, Саша медленно приходил в себя. И первая ясная мысль: ему неслыханно повезло — он нашел "Дору". Но надо же так глупо засыпаться. Он должен был сидеть в кустах до темноты, а затем уходить к своим. А он... Как же теперь передать нашим, как сообщить Богданову, что "Дора" спрятана в ущелье рядом с Дуванкоем? И холмы вокруг неё все в зенитках?!

Саша обвел взглядом подвал и заметил у самого потолка небольшое окошко с железной решеткой. Попытался встать, но желтые и красные круги поплыли перед глазами, а в ногах, в груди такая боль, что пришлось снова опуститься на пол. Нет, не выбраться ему отсюда. Что же делать, что? Медленно тянулось время, ужасно хотелось пить, ну хотя бы капельку, одну росинку влаги в рот...

С наступлением сумерек Сашу снова потащили на допрос. Рядом с гестаповцем стоял полицейский. Он пристально вгляделся в мальчика и покачал головой:

• — Такого не знаю, господин майор. Хотя, может, его теперь и родная мать не узнает.

И снова фашист хлестал Сашу плетью. На этот раз мальчишка не выдержал, начал отвечать гестаповцу: зло, дерзко, заглушая криком боль всего тела.

• — Да, да! Я партизан. Я пришел, чтобы убивать вас, проклятых фашистов, за маму, за брата, за деда Степана, за всех, замученных вами, палачами-фашистами! — кричал он.
• — Нет, убивать будем мы! — сильным ударом сапога гестаповец свалил мальчишку на пол, стал бить ногами по лицу, груди, животу.

Саша слабо стонал при каждом ударе, а потом совсем затих.

• — Готов, — сказал полицейский, склонившись над мальчиком, не подававшем признаков жизни.

Сашу выволокли на двор и бросили в ров.

... Что-то холодное побежало по лбу, коснулось запекшихся губ, и Саша глотнул влагу. А тоненькие струйки все бежали и бежали по его лицу, шее, рукам. Вокруг было темно и тихо. Слышались только какие-то резкие хлопки, словно сыпался горох. "Да это же дождь идет", — подумал Саша и тут же увидел кусочек звездного неба. Из-за облаков хотела было выглянуть луна, да видно раздумала, будто струсила, увидев окровавленное, все в синяках лицо мальчика и, блеснув своими рогами, тут же спряталась за набежавшую тучу.

"Где это я? — подумал мальчик и тут сквозь мутную пелену, затянувшую сознание, пробилось воспоминание: камера, звериное лицо палача и удары его сапог по животу, груди, голове.

 — Куда же девался гестаповец? Похоже, я на воле, на воле..., значит... — мозг работал напряженно, четко и торопливо, — раз на воле, значит надо к своим, быстрее к своим!"

В измученном теле не было сил пошевелить даже пальцем, совсем, как казалось, не было сил. Но, сцепив зубы, Саша повернулся на бок, затем на живот, подтянул ноги и сделал первый рывок: "Ползу, ползу!.."

Вблизи линии обороны дивизии его подобрал Василий Ревякин, который вторую ночь по заданию полковника Богданова выходил на поиски юного разведчика. Нашел его в беспамятстве, полуживого.

В санчасти полка Саша очнулся и увидел над собой лицо полковника.

• — Я нашел ее, — слабым голосом доложил Саша, — она там, вблизи Дуванкоя, их "Дора"! На сто десятой высоте... В долине, под сетями... Нашел ее, нашел...
• — Хорошо, сынок, хорошо! Молодец! — Богданов погладил Сашу по голове. — Лежи, выздоравливай, сынок, выздоравливай.

Рядом с полковником Саша увидел и своих друзей: старшину Василия Ревякина и капитана Сергея Егоровича Матросова. В руках капитана маленький букет севастопольской сирени.

• — «Это тебе, Сашок», — сказал капитан, положив букет у изголовья мальчишки, и отвернул лицо к окну, чтобы не видно было слез.

А ночью бомбардировщики обрушили один за другим удары на сверхмощную пушку "Дора". Она перестала стрелять по Севастополю. За эту операцию пионер Саша Бондарчук был награжден орденом Отечественной войны I степени.

Спустя много лет после войны, немецкие генералы напишут: "Дальность стрельбы 800-миллиметрового орудия Круппа равнялась приблизительно двадцати пяти километрам. Оно могло быть приведено в боевую готовность в течение нескольких дней и передвигалось по железнодорожным рельсам. Одно такое орудие было установлено под Севастополем". *

В конце статьи генерал пояснил, что орудие было малоэффективным.

А пять лет спустя, после этой статьи, командующий 11-й оккупационной армией в Крыму фельдмаршал фон Манштейн напишет в своей книге "Утерянные победы": "Это было чудо артиллерийской техники, ствол имел длину примерно тридцать метров, а лафет достигал трехэтажного дома. Потребовалось около шестидесяти железнодорожных вагонов, чтобы по специально проложенным путям доставить это чудовище на огневую позицию. Для его прикрытия постоянно стояло наготове два дивизиона зенитной артиллерии. В целом эти расходы не соответствовали достигаемому эффекту".

Оба генерала говорят о малоэффективности "Доры", но ни тот, ни другой не обмолвился и словом, что пушка через неделю после своего первого выстрела была обнаружена советской разведкой и выведена из строя, и что ее отправляли ремонтировать на завод Круппа. После ремонта ее пытались применить под Ленинградом, но, обнаруженная советскими партизанами, "Дора" снова была изрядно потрепана, и гитлеровцы были вынуждены убрать гиган­тскую пушку из России и запрятать в Баварии. 22 апреля 1945 года севернее города Ауэрбах, в лесу, 3-я американская армия обнаружила остатки подбитой под Севастополем "Большой Берты второй мировой войны", той сверхпушки "Доры", которую гитлеровцы не сумели упрятать от зорких глаз юного разведчика.

Как сложилась дальнейшая судьба сына гвардейского полка Саши Бондарчука, однополчане не знают. Вскоре после описанных событий Севастополь был оставлен нашими войсками. Юного героя отправили в Сочи на лечение. Прибыл ли он в госпиталь, залечил ли свои раны и вернулся ли в строй фронтовиков — не известно. Скорее всего, Саша погиб, так как за последние годы он ни разу не посетил город-герой Севастополь.

Смертью храбрых погибли Сашины друзья — Герой Советского Союза гвардии старшина Василий Дмитриевич Ревякин в оккупированном Севастополе, где он возглавлял коммунистическую подпольную организацию. Пал смертью храбрых и Герой Советского Союза гвардии полковник Николай Васильевич Богданов при освобождении Брянска, где и похоронен на центральной площади города.

Долгие годы после войны жил в Севастополе гвардии майор запаса Сергей Егорович Матросов, который за месяц до своей смерти рассказал автору этих строк о боевом подвиге юного разведчика Саши Бондарчука, пионера, награжденного двумя боевыми орде­нами.

* Из статьи немецкого военного инженера генерал-лейтенанта Эриха Шнейдера "Техника и развитие оружия на войне", Гамбург, 1953 г.